лалала

Роли занятость

[url=ссылка на профиль]ИМЯ (капс и рус)[/url] [sup]раса, возраст цифрой[/sup] 
- краткое описание деятельности.

За десятилетия Тито настолько привык жить один, что другой уклад жизни казался для него вовсе немыслимым.
Когда они начинали всё это, как игру, Тито о таком даже не задумывался. Ещё тогда он думал, что всё это закончится очень быстро — пройдёт два месяца, может быть, три, после чего Артур поймёт, что ловить тут, в принципе, больше нечего, заберёт Стерву (очень уж он к ней привязался) и оставит только несколько перьев на подоконнике. Каждый раз, приходя домой, вставляя ключ в замочную скважину, Тито возвращался к этой мысли. Она приносила ему обиду, горечь, ощущение потери и... облегчение. Он толкал дверь, готовый зайти в пустую квартиру... и нет. Раз за разом — нет. Стерва, услышав открывающуюся дверь, с лаем бросалась к его ногам, а из кухни пахло едой и доносились звуки, явно говорящие о том, что там находится кто-то живой и разумный.
Так прошёл апрель. Потом — май, за ним июнь, июль... В августе улеглись все социально-политические волнения, всех виноватых догнали, повалили и отпиздили ногами, всех лапочек наградили, и жизнь потекла своим чередом. Для всех, кроме Тито.
И Тито начал малодушничать.
Именно тогда к нему пришло осознание, что "своим чередом" уже не будет. Своим чередом — это когда ты приходишь домой и допоздна сидишь на кухне с сигаретами и амаретто и слушаешь какую-нибудь книгу. Когда всё закончилось, он думал, что заслужил это.
Но дом по-прежнему был наполнен звуками и запахами. И существами, которые требовали внимания.
Зрение перегружало голову информацией — и та поначалу просто болело, но день ото дня боли становились всё сильнее, перерастся, наконец, в сильные кластерные мигрени, которые только ухудшались, когда Тито возвращался в свой родной, дышащий теплом и уютом дом.
Ему было немного стыдно, когда он сделал это в первый раз — позвонил Артуру и сказал, что ему придётся немного задержаться сегодня на работе. А потом просто выключил свет в приёмной, лёг на диван и впервые за долгое время понял, что ничего большего в жизни и не хочет, кроме тишины, темноты и одиночества.
Впрочем, с каждым днём ему становилось всё более стыдно, и с каждым днём он чувствовал это мерзкое ощущение внутри себя — может быть, Артур поймёт, что его не устраивает такая семейная жизнь?
Но каждый раз Тито приходил домой глубокой ночью и видел супруга сопящим в кровати в обнимку со Стервой.

Однажды ночью он пришёл домой и не застал там привычной картины — вернее, картину он застал, но немного непривычную. Стерва тоскливо дремала на его диване, а супруг...
Тихо ступая мягкими лапами, Тито подошёл к лежащему на кровати полностью одетому телу, от которого несло алкоголем так, что Тито почувствовал этот запах едва ли не в лифте. Он аккуратно обнюхал Артура — он пах алкоголем, потом, сигаретами, но чужим телом от него не пахло.
Предосторожности были излишними. Артур не проснулся даже тогда, когда Тито стаскивал с него ботинки. Раздевать не стал — сам виноват. Но одеялом сверху всё-таки укрыл, после чего согнал Стерву со своего дивана, свернулся на нём калачиком и беспокойно уснул.
На следующий день Тито позвонил ему снова.
— Слушай... — сказал он после стандартных "привет, целую, как голова?", зажмурился и потёр переносицу. — Эти идиоты из Глазго совсем с катушек слетели. Надо помочь им подбить кое-что... Не готовь сегодня на меня, хорошо?
Голос Артура был бодрым — совсем не таким, каким он обычно бывал во время таких объяснений.
- Ты прикинь!
И разразился радостной тирадой о какой-то своей давно пропавшей и вдруг резко найденной подруге. Тито задумчиво потёр челюсть.
— Хорошо. — выдохнул он, чувствуя, как мигрень постепенно отступает, заменяясь каким-то странным непривычном жаром. — Сидите дома. Постараюсь вырваться побыстрее.

К Семёну, несмотря на не очень приятное знакомство, Тито быстро привык, как и к его тусовкам у них дома. Привык он и к бешеной кобыле, которой украдкой любовался — но она появлялась в гостях так редко, что периодически Тито забывал, как она выглядит. Привык он даже к тому бесноватому цыгану, извечному спутнику кобылы на всех тусовках, хотя и знал, что в прошлом их с Артуром объединяло что-то большее, чем деловое партнёрство.
Но вот такое вот внезапное появление каких-то старых подруг...
Кстати, насчёт "любоваться".
С появлением зрения Тито научился ценить красоту — иногда он даже жалел о своём браке больше, чем надо. Например, когда по утрам встречался глазами и обменивался улыбками с ресепшионисткой — молодой холодной брюнеткой со строгой высокой причёской, тонкой бледной кожей и пухлыми светло-розовыми губами, невыносимо чувственными. Или когда к нему заходила по делам их пресс-аташе — ей было около сорока или даже больше, и она была прекрасна этой головокружительной зрелой красотой, с её высокими скулами и тонкими капризными губами.
Тито поднялся на лифте, поигрывая ключами на большом пальце, сердце стучало всё сильнее, и он поймал себя на том, что покусывает нижнюю губу, представляя себе эту "старую лучшую подругу".
Ему представлялась то роковая фам вроде Красной жрицы, то юное обезоруживающе очаровательное создание вроде Матери драконов, то даже знойная темнокожая красотка вроде Миссандеи.
И на мгновение ему показалось — а, может, и ладно?...
Но лишь на мгновение.
И лишь зайдя в гостиную, где застал этих старых приятелей уже сидящими над тарелками, он с облегчением рассмеялся, тут же поняв, насколько нелепой была его ревность.
"Красавица", сидевшая на стуле напротив Артура, была похожа на плод любви лягушки и зайца, с её широко расставленными глазами навыкате и торчащими, как у умственно отсталого, передними зубами.
- Всё в порядке, — улыбнулся Тито, объясняя свой смех. — Просто рад, что удалось пораньше убраться с работы. Тито, — он пожал руку красавице, сел за стол и пододвинул к себе тарелку.
Очень скоро, несмотря на амаретто, голова разболелась у него ещё сильнее. Помимо трескотни захмелевшего Артура — к которой он уже, в принципе, привык — его ждало стерео в виде хриплого гусарского гогота Рене, которая впридачу к своей неземной красоте оказалась натуральной базарной бабой, наглой и горластой.
Права, которые она с порога заявила на Артура и вообще на новоиспеченную семейку Маричей, Тито стали не на шутку раздражать уже на исходе первого часа ужина. Баба, казалось, чувствовала себя так, словно теперь ей тут дозволено всё, пыталась как-то нелепо и грубо подкалывать Тито, обсуждать убранство и то и дело пускалась в воспоминания о их с Артуром прошлом, вульгарно ему подмигивая. По её рассказам Тито на минуту показалось, что в прошлом этих двух связывала слишком уж тесная... "дружба", но он тут же с мысленной улыбкой прогнал эту мысль — Артур всё же был тем ещё нарциссом и... в общем, в одну телегу впрять не можно коня и трепетную ворону.
Когда Рене в очередной раз как-то юморнула на тему его телосложения, Тито вежливо ей улыбнулся и немного наклонился под стол, делая вид, что просто протягивает Стерве кусочек курицы, а сам украдкой стащил обручальное кольцо.
Не переставая гоготать, Рене потянулась к бокалу красного вина и... разумеется, тут же разлила её на одежду.
— Ой. — безэмоционально сказал Тито. — Ванна прямо рядом с входной дверью.